Но я не мог рисковать. С утра пораньше я послал к Каю Валерию, начальнику королевской стражи и старому моему знакомому, и попросил назначить дополнительную охрану к дверям наших комнат, в сени и даже под окна. А по дороге в лазарет я завернул в покои короля и перемолвился несколькими словами с Ульфином.
Может показаться странным, что прорицатель, которому открылась картина будущей коронации Артура, ясная, отчетливая, осиянная светом, так заботится охранить себя от недругов. Но тем, кто общался с богами, известно, что они прячут свои обетования в слепящих лучах света и что улыбка на устах бога не всегда означает милость. Человек еще должен в этом удостовериться. Боги любят вкус соли; пот человеческих усилий служит приправой к их жертвенным яствам.
Стражи, стоявшие, скрестив пики, на пороге королевских покоев, пропустили меня без единого слова. В первой комнате ждали пажи и слуги. В следующей сидели женщины, помогавшие ухаживать за королем. Ульфин, как всегда, находился у самой двери в королевскую опочивальню. Он поднялся мне навстречу, и некоторое время мы толковали с ним о состоянии короля, об Артуре, о вчерашних событиях и о том, что должно было произойти нынче вечером, потом — мы беседовали в стороне и негромко, чтобы не слышали женщины, — я спросил его:
— Ты знаешь, что Моргауза покинула двор?
— Да, слышал, никто не знает почему.
— Ее сестра Моргиана находится в Йорке в ожидании свадьбы, — сказал я, — и очень нуждается в ее обществе.
— О да, это мы слышали.
По каменному выражению его лица можно было заключить, что такому объяснению никто не придавал веры.
— Приходила она к королю?
— Трижды. — Ульфин улыбнулся. Было ясно, что Моргауза не принадлежит к его любимицам. — И все три раза не была допущена, так как король был занят с принцем.
Двадцать лет была любимой дочерью и за двадцать часов забыта ради законного сына! «Ты и сам рос побочным отпрыском», — упрекнула она меня. Когда-то я, помнится, задумывался о том, какая судьба ей уготована. Здесь, при Утере, она имела положение, пользовалась каким-то влиянием и вполне могла питать к отцу своего рода привязанность. Она даже отказалась от брака, чтобы остаться при нем, как упомянул он вчера в разговоре со мной. Быть может, я слишком строго ее судил, потрясенный открывшимся Мне будущим и охваченный своей безоглядной любовью к ее брату.
Я поколебался, но потом все-таки спросил:
— Она очень была огорчена?
— Огорчена? — пожал плечами Ульфин. — Вернее будет сказать, разъярена. Этой даме становиться поперек дороги опасно. Всегда она такая была, бешеная, с самого детства. Вот и нынче одна из ее камеристок плакала — небось получила хлыстом от госпожи. — Он указал кивком на юного белокурого пажа, скучавшего под окном. — Вон мальчишка, вышел к ней сказать, что ее не примут, так она ему ногтями всю щеку разодрала.
— Смотрите, как бы не было заражения, — заметил я, при этих моих словах Ульфин взглянул на меня, удивленно вздернув бровь. Я кивнул. — Да, да, это я ее выпроводил. Она уехала не по своей воле. Когда-нибудь ты узнаешь, в чем тут дело. А пока, надеюсь, ты заглядываешь время от времени к королю? Беседа не слишком его утомила?
— Наоборот, ему сейчас лучше, чем было все последнее, время. Прямо не мальчик — родник целебной воды. Король глаз с него не сводит, и сила его час от часу прибывает. Они и полудничать будут вместе.
— Ага, так значит, его пищу сначала отведают? Я как раз об этом и пришел спросить.
— Разумеется. Можешь ничего не опасаться, господин мой. Принц у нас в безопасности.
— Но король должен отдохнуть перед началом пира.
Ульфин кивнул:
— Я уговорил его поспать после трапезы, до вечера.
— Тогда, может быть — что много, труднее, — ты и принца склонишь к тому же? Или если не поспать, то хотя бы вернуться прямо к себе и никуда не выходить, пока не начнется пиршество?
Ульфин поглядел на меня с сомнением.
— Но «огласится ли он?
— Да, если ты объяснишь, что этот приказ — или, лучше сказать, просьба к нему — от меня.
— Хорошо, господин.
— Я буду в лазарете. Пошлешь за мной, если я понадоблюсь королю. И во всяком случае, пошли мне сказать, как Только принц отсюда выйдет.
Было уже далеко за полдень, когда белокурый паж принес мне известие, что король почивает „а принц отправился к себе. Когда Ульфин передал принцу, что от него требуется, тот разозлился, нахмурился и резко сказал (эту часть поручения паж передал, стыдливо потупясь, дословно), что провалиться ему, если он будет до ночи кваситься в четырех стенах, однако, узнав, что просьба исходит от принца Мерлина, остановился на пороге, пожал плечами и пошел к себе, не добавив более ни слова.
— В таком случае, пора и мне, — сказал я, — но сначала, мальчик, дай мне осмотреть твою расцарапанную щеку.
Я смазал ему царапину, и он стремглав убежал обратно к Ульфину, а я забитыми пуще прежнего коридорами пробрался в свои комнаты.
Артур стоял у окна. Услышав меня, обернулся.
— Бедуир здесь, ты знал? Я его видел, но не смог к нему протолкаться. Я послал к нему сказать, что ближе к вечеру мы с ним поедем покататься. А теперь оказывается, что мне нельзя.
— Мне очень жаль. Но у тебя еще будет много случаев поболтать с Бедуиром, более благоприятных, чем сегодня.
— Да, уж хуже, чем сегодня, быть не может, клянусь небом и землею! Я здесь просто задыхаюсь! Чего им всем от меня нужно, этой своре там, за дверью?
— Чего большинству людей нужно от своего принца и будущего короля? Тебе придется привыкнуть к этому.